— Ты? — кинулся ему навстречу Сафар-бей, ещё не веря своим глазам. — Здесь?
— Я. Слава богу, успел! — произнёс Звенигора, вытирая рукой пот с лица.
— Что все это значит? Как ты здесь очутился?
— Об этом потом. Я видел, ты взял в плен воеводу Младена. Ради всего святого, ради самого себя сохрани ему жизнь, не разрешай издеваться над ним, пока я не поговорю с тобою… — И добавил тише: — Наедине…
Сафар-бей как-то странно посмотрел на казака и распорядился отвести воеводу и его жену в дом, держать под строгой стражей.
То ли от потери крови, то ли от неожиданной встречи с недавним невольником, который знает тайну его прошлого, он ещё больше побледнел и казался очень взволнованным. Чёрные глаза его поблекли, стали мутными, будто налились жёлчью.
Но никто из янычар не заметил, как изменилось лицо аги.
Отдав приказание идти на помощь отряду Гамида и убрать трупы со двора замка, Сафар-бей подозвал Кагамлыка. Тихо сказал:
— Видишь этого янычара? — кивнул на Звенигору.
— Да, ага.
— Не спускай с него глаз!
— Слушаюсь, ага.
Сафар-бей подошёл к Звенигоре, и они вместе направились к дому. Кагамлык двигался за ними, следя за каждым движением незнакомца.
Хмурым взглядом обвёл Сафар-бей зал. Пусто и неприветливо. Над головой серый каменный свод. Пол, выложенный неровными каменными плитами, узкие окна-бойницы. Вдоль стен — тяжёлые деревянные скамьи. Посреди зала такой же грубый, потемневший от времени еловый стол. Напротив и справа — двери в боковые комнаты.
Смутные воспоминания всплывали в памяти аги. Радость — наконец-то захватили гайдутинское гнездо, много лет не дававшее покоя туркам, — уступила место глухой тревоге. Когда он был в этом доме? Почему ему кажется, что видел уже эти серые плиты под ногами и эти широкие скамьи вдоль стен?.. Бред это или сон? Нет, не сон! Он все же бывал здесь! Только не припомнит когда.
Сафар-бей в смятении провёл рукой по лбу… Звенигора внимательно наблюдал за ним. Неужели далёкие воспоминания детства все же возникли в его памяти?
А Сафар-бей и вправду напрягал память. Ему словно вспоминается, что за теми дверями, что перед ним, должна быть комната с одним высоким стрельчатым окном. Стены её завешаны шкурами диких зверей и оружием. А из неё есть ещё дверь в другую, меньшую комнату…
— О аллах, неужели я в чем-то виноват перед тобой, что ты хочешь помрачить мой разум? — прошептал Сафар-бей, открывая тёмные дубовые двери.
Действительно, в комнате было высокое стрельчатое окно. На стенах висят шкуры медведей, диких баранов и пятнистого барса. Справа — двери в соседнюю комнату… Сафар-бей заглянул и туда. Сразу за дверью — широкая деревянная кровать, покрытая цветастым шерстяным одеялом, над ней рога горного оленя…
Сафар-бей растерянно взглянул на Звенигору, неотступно следовавшего за ним, и, заметив Кагамлыка в дверях, насупился:
— Прочь отсюда! Нечего тебе здесь делать!..
Удивлённый и обиженный Кагамлык пожал плечами и закрыл за собой дверь.
— Почему ты назвал меня Ненко? — без всякого предисловия, словно продолжая прерванный в подземелье разговор, спросил Сафар-бей.
— Об этом узнаешь, Сафар-бей, через несколько минут, если позволишь… в присутствии воеводы и его жены…
— Тогда пошли к ним, — согласился ага.
Они вернулись в зал. Кагамлык, насупившись, стоял у стола, поблёскивая широко посаженными, круглыми глазами. Часовые возле дверей вытянулись. Сафар-бей молча прошёл мимо них, но, будто предчувствуя, что сейчас может произойти что-то такое, когда лишние свидетели нежелательны, приказал янычарам выйти во двор.
Только после этого порывисто открыл двери.
Это была довольно большая комната — наверно, спальня. Воевода и Анка — связанные — сидели на кровати. Анка, закрыв глаза, склонила голову на плечо мужа. Увидев Сафар-бея и янычара, они выпрямились, но позы не изменили. Глаза их, полные ненависти и презрения, говорили о том, что ни пытки, ни смерть не испугают их.
Звенигора плотно прикрыл дверь и стал рядом с мрачным и безмолвным, словно язык проглотившим, Сафар-беем.
Младен скользнул уничтожающим взглядом по их лицам и вскочил на ноги. В его глазах промелькнули удивление, затем тревога и ярость.
— Звенигора?! Ты?.. С Сафар-беем? Предатель!.. — прохрипел воевода. — Теперь ясно, кто помог собаке Сафар-бею проникнуть в замок и захватить его! О боже, зачем ты лишил меня разума? Почему не помог разгадать в этом человеке гадюку? Я оторвал бы ядовитое жало вместе с головой подлого изменника!..
— Вы не правы, воевода, — промолвил Звенигора, вынимая ятаган и разрезая верёвки на руках пленников. — Я не изменник и не помогал янычарам захватывать ваш замок… Только я немного запоздал выполнить ваш наказ. Но все же я выполнил его… Ага, покажи им правую руку! — обратился он к Сафар-бею. — Прошу, закатай рукав! Тогда вы все узнаете.
Сафар-бей побледнел ещё больше. Неимоверная догадка как ножом ударила в сердце. Он молча закатал рукав, протянул вперёд руку, на которой явственно выделялись три длинных узких шрама.
И Младен, и Анка, едва успев взглянуть на его руку, в один голос вскрикнули:
— Ненко!.. Ненко!..
Теперь сомнений не было. Родители сами признали в Сафар-бее своего давно потерянного сына. Звенигора отступил в глубину комнаты. Он сделал все, что мог.
— Сын! — Анка вскочила, хотела крикнуть, но из её груди вырвался лишь хриплый стон: —Сынок!.. Ненко! Как же это?.. Боже… Ты… и… Сафар-бей?..
Она покачнулась, стала терять сознание. Сафар-бей подхватил её и подвёл к кровати. Младен бросился ему на помощь. Руки отца и сына соприкоснулись… Звенигора сжал зубы.
Тяжело было видеть этих двух людей, которые полчаса назад рубились насмерть, а теперь склонились над той, которая одному дала жизнь, а второму всю жизнь была верным другом.
Звенигора не помнил, когда плакал. А теперь чувствовал, как к горлу подкатился клубок, а глаза подёрнулись прозрачным туманом. Он отвернулся и отошёл в угол.
Но Анка была женой воеводы и не зря делила с ним тяготы суровой жизни. Она вскоре пришла в себя и встала. Отец и сын взглянули друг на друга, одновременно опустили глаза и отступили от кровати.
— Младен, он ранен! — воскликнула Анка, заметив, что из левой руки Сафар-бея капает кровь. — Дай что-нибудь перевязать!
Младен достал из сундука небольшой свёрток выбеленного тонкого полотна, передал Анке. Звенигора протянул ей ятаган. Женщина ловко отрезала кусок полотна, закатала рукав и перевязала рану.
Все трое молчали. Они были так потрясены, что не находили слов. Нужно было некоторое время, чтобы опомниться, понять, что же, собственно, произошло, привести хотя бы в какой-нибудь порядок взбудораженные мысли и чувства.
